Юность, опалённая войной (М. В. Быстрова)

Предлагаю вашему вниманию воспоминания Быстровой Милицы Владимировны о событиях 1941 — 1945 гг., которыми с читателями сайта Ldk-Sokol.ru, поделилась её дочь, Смирнова Галина Владимировна

Милица Владимировна Быстрова(1923-2010) по профессии учитель начальных классов.

Её трудовая биография началась в 1941 году. Она работала учительницей в школах Сокольского района. В 1944 году по разнарядке органами НКВД была мобилизована в освобожденные районы Белоруссии и работала в колониях для беспризорных детей. Там же встретила победный май 1945 года.

В послевоенные годы долгое время работала воспитателем в Кадниковском детском доме, школе интернате и детском санатории.

Крупнова Милица Владимировна

В 1938 году я поступила в Кадниковское педагогическое училище. Наш выпуск 1941 года в педучилище оказался последним.

Запомнился выпускной, который состоялся буквально накануне начала войны.

В украшенном зале нам были вручены свидетельства об окончании педучилища. Много теплых, добрых слов сказали наши преподаватели и пожелали нам успехов на трудовом пути. Затем были танцы, веселье и гуляние по ночному городу до самого утра…

А утром – война! Моим однокурсникам и мне пришлось в своей жизни испытать весь ужас этой войны. Многие из них не вернулись с фронта.

В годы войны педучилище было расформировано, а в здании стали жить эвакуированные из прифронтовых областей.

Диплом об окончании училища получила за день до начала войны, о которой узнала в очереди за хлебом.

Мы стояли в длинной очереди, в небольшом магазине на углу Советского проспекта в городе Соколе, у хозяйских домов и вдруг кто-то крикнул: «Бабы — война!». Очередь сбилась.

Многие побежали домой. А навстречу уже шли мужчины с рюкзаками. Они отправлялись в Вологду пешком на сборочный пункт.

Первый год моей работы я была учительницей начальных классов в Комаровской школе Пельшемского сельсовета Сокольского района, затем меня перевели в Федюковскую начальную школу Рабангского сельсовета того же района, которая находилась недалеко от пос. Литеги. Отпусков во время войны не было.

Так, летом 1942 года я работала на разработке торфа для Сокольской бумажной фабрики (впоследствии комбината), а следующим летом – на полеводстве совхоза «Победа» (ныне «Сухонский»).

К 1944 году была освобождена почти вся территория страны от фашистов, и наши войска начали освобождение Белоруссии.

В это же время по постановлению правительства был создан специальный отдел борьбы с детской беспризорностью и безнадзорностью. В стране бродили тысячи детей и подростков, которых война лишила родителей, заставила бродяжничать и воровать. Это были не просто дети, а дети, прошедшие «огонь, воду и медные трубы», ходившие под началом воровской и бандитской братии.

На освобожденных территориях начали создаваться детские колонии по образцу Макаренковской. Для работы с такими детьми были собраны кадры из разных областей Советского Союза: Горьковской, Ивановской, из Сибири, Москвы и Вологды.

И вот, в начале 1944 года я была мобилизована на работу в освобожденные районы Белоруссии. Получила направление на работу в г.Мозырь Гомельской области, линия фронта от которого была в 15 км. Белоруссия была освобождена еще не полностью. Правительство находилось в Гомеле. Чтобы попасть туда, нужен был специальный пропуск.

Пришлось много пережить и испытать, прежде чем мне удалось его получить. Я даже побывала в Москве на знаменитой Лубянке, где находился представитель белорусского правительства.

До Гомеля добиралась тоже с большими трудностями. Ехали по освобожденным районам, а кругом – развалины и выжженная земля. Мосты взорваны. На полях – разбитая военная техника. Мне помогли военные, довезли до Гомеля, а оттуда в Мозырь, где и предполагалось открыть колонию для детей. Чтобы добраться до места, мне пришлось даже идти на военный пост, просить, чтобы помогли мне добраться до места назначения.

Мне, как работнику НКВД, в обязательном порядке для самоохраны был выдан пистолет марки ТТ. Что с ним делать, я не знала: куда только его не прятала, чтобы не потерять. Вот каждый день и перепрятывала в разные места, ведь это по тем временам было подсудное дело. А парни наши все время надо мной подшучивали – выспрашивали, куда я сегодня спрятала пистолет, и что я буду делать, если на меня нападут. Я на это отвечала, что заору во весь голос так, что сбегутся все.

Как-то взяли меня с собой на стрельбы. Один раз, с большим трудом, сделала выстрел, а потом уговорила командира забрать у меня оружие. Забрали – и мне сразу стало легче и спокойнее на душе.

Воспитателей, но только мужчин, отправляли на работу в Калинковичи, и оттуда они приезжали сами не свои. Впоследствии стало известно, что в Калинковичах остался в оккупации дошкольный детский дом. Немцы использовали малышей как доноров для своих раненых. Мужчины рассказывали, что те дети – это маленькие скелетики, на которых было страшно смотреть. Когда Калинковичи освободили, детей отправляли в срочном порядке по разным лечебным учреждениям.

По каким-то причинам, мне совершенно неизвестным, не состоялось открытие колонии в Мозыре, и всех нас вместе с ребятишками перевели в г. Речицу той же области. Вновь созданная колония стала размещаться в бывших госпитальных помещениях.

Сюда собирали беспризорников со всех сторон: снимали с поездов, привозили с базаров, отлавливали в населенных пунктах. Набралось около 100 воспитанников. Колония занимала целый квартал, обнесенный забором. Колонии отдали два фруктовых сада. Ребята вместе с воспитателями утоляли фруктами голод и делали запасы на зиму. Была своя школа и мастерская.

Моя первая группа состояла из 7 подростков 14-15 лет. Ребята были спокойные, видно, бродячая жизнь надоела им, они не делали даже попытки куда-либо уйти, хотя никакой охраны в это время не было. С ними было нелегко, но как-то справлялась. За всю работу в колонии у меня был только один случай кражи. Парнишка украл кошелек, в котором лежали продовольственные карточки, а продать их еще не успел. Ребята из группы нашли его и отобрали. Впоследствии эту группу ребят отправили на учебу в ПТУ при спичечной фабрике в Речице.

Колония не пустовала, отправляли одних, на их место приходили новые партии беспризорников.

Дети поступали двух категорий – беспризорники (шпана) и «диверсанты» (шпионы). Это были подростки, направленные немцами для обучения в диверсионные школы. Между подростками по этому поводу все время возникали драки.

Однажды я прихожу утром на подъем, открываю дверь, а в спальне дикая драка, клубок сцепившихся тел: человек 15-20 бьют друг друга, чем попало. Я кинулась разнимать их, ну и мне немного досталось в потасовке. Тут вслед за мной в комнату вошел наш работник — мужчина. Он схватил со стула ведро с водой и выплеснул на драчунов. Ребята разбежались. Их потом все равно пришлось разводить в разные стороны. Оказалось, что дрались старожилы с новенькими по идейным причинам.

Ночью привезли новую группу ребят, которые прошли обучение в диверсионной школе под Минском и были направлены в сторону наших наступающих войск с заданием разведки и вредительства. Мальчишек после окончания её забросили на советскую территорию с целью диверсии. Но ребята, как они потом рассказывали, договорились между собой, что ничего плохого не будут делать, и ждали момента, чтобы сразу сдаться первому встретившемуся командиру воинской части. После проверки их и направили в нашу колонию.

Прошло какое-то время. Однажды нас, воспитателей и учителей, пригласили в кабинет начальника колонии. Представшая картина вызвала улыбку и недоумение. Перед начальником, в центре, стоял мальчишка лет 12-ти, худенький, с цыплячьей шеей, но… в полной форме генерала Советской Армии. На нем все было подогнано: папаха из серого каракуля, шинель новая, сшитая по росту из добротного сукна, брюки с красными лампасами, хромовые сапоги и генеральские погоны. Так одели мальчишку в диверсионной школе.

Оказывается, там он был приближен к немцам, доносил на товарищей, которые его так и звали: «Доносчик». Очень не любили и даже часто били ровесники этого парня. Когда его воспитатели начали переодевать, то мальчишка так кусался и бился, что пришлось держать его двум сильным мужчинам.

Режим в колонии был строгим. Воспитанники ходили строем. В город их не отпускали, кроме как с воспитателем. Была и ночная охрана. Воспитатели были обязаны находиться рядом с колонистами с утра до вечера. Руководство колонии постоянно направляло запросы в места проживания ребят, откуда те были вывезены, разыскивали их родителей. И, если удавалось найти родителей, то ребят отправляли по месту жительства.

В начале 1945 года меня перевели на работу в спецотдел Гомельского областного управления внутренних дел. Работать приходилось по 10-12 часов. Как-то произошел со мной интересный случай: мы с подружкой работали на картотеке в областном управлении, свет был отключен, и мы сидели с «лампами» — большими патронами, у которых верх был сплющен и туда вставлена лента из шинельного сукна. Сбоку дырочка, через которую заливалось в такую «лампу» какое-то горючее. Мы, поджав ноги, на стульях, положив головы на стол, заснули. В таком положении нас застал зам. начальника управления. Конечно, нас разбудили (мы могли бы устроить пожар и сами пострадать), и после этого был издан приказ по управлению прекращать работу при отключении света.

Там я встретила День Победы.

Об окончании войны мы узнали раньше, чем было объявлено официально.

Мы с подружкой 8 мая пришли с обеда раньше и сели на лавочку во дворе областного управления НКВД. К нам подошли ребята из фельдсвязи. Сидим, разговариваем, и тут один не вытерпел: «Девчонки, война ведь кончилась!» Мы переглянулись, обалдели…

Весть быстро распространилась, но все ждали официального сообщения. Оно прозвучало по радио около 10 часов вечера, и радости не было предела. Поднялась сумасшедшая пальба, началось ликование. Все смеялись, обнимались, поздравляли друг друга. На следующий день на центральной площади Гомеля по этому случаю состоялся митинг и парад войск гарнизона, а потом – танцы до самой ночи.

Уехать после войны удалось не сразу. Из армии в первую очередь стали демобилизовать специалистов, в том числе и учителей, чем я и воспользовалась. Меня отпустили в октябре 1945 домой – на Вологодчину, в Сокольский район. Стала работать учительницей начальных классов в Федюковской школе.

.